„ПЕСЕН НА ПЕСЕНТА МИ” („ПЕСЕНЬ МОЕЙ ПЕСНИ”)
Пейо Тотев Крачолов Яворов (1878-1914 г.)
Болгарские поэты
Перевод: Денис Карасьов
Пейо Яворов
ПЕСЕН НА ПЕСЕНТА МИ
Най-сетне ти се връщаш, блуднице несретна,
с наведена глава –
при мене, тук, в самотност неприветна.
Надире не поглеждай с тъмните слова
на уплах и тревога –
аз всичко знам...
Но знай и ти: умряха там
и дявола, и бога.
Ела при мен. Ела у мен. Кажи ми:
къде не беше ти, къде не бях
подире ти и аз?
Зигзаги вред неуловими...
Къде от ревност не горях
и в летен зной, и в зимен мраз?
На труженик ли дрипав, гладно леден,
в прихлупената изба ти не бе –
и него ли, кажи, не лъга, беден,
за празник, въздух и небе?
В полето ли при селянина груби
не беше ти,
край него дни ли не изгуби,
сама осмяла своите мечти?
Из дебрите на тъмните балкани –
посестрима хайдушка – и над гроб
ти сълзи ли не рони, великани
оплакваща наравно с жалък роб?
И пред развратница ли с просешка боязън
за поглед и усмивка не рида,
и пред невинността ли дума на съблазън
безсрамно ти не шепна,
без срам остала навсегда!
И ето че се връщаш уморена,
изплашена, отвърната, сломена.
...Уста пиянски не едни
в устата ти рубинови се впиха.
Ръце нечисти през ония дни
разплитаха, заплитаха, мърсиха
коприната на твоята коса.
В кървавите на кръвник обятия
нима веднъж се ти превива?
Разврата ли не чух невинността ти да осмива,
и невинността да те обсипва
с хули на проклятия?
И ето че се връщаш уморена,
наплашена, отвърната, сломена.
Надире не поглеждай – няма жив
на мъртъвците сред тълпата:
едни остаха там
безплътни през тишината
на спомена мъглив.
Разбойник същ, подире ти вървях
и питах аз:
какво тя мрази и обича?
Безсилен в ревност, силен в злобата си бях
и мислех аз:
какво я лъсти и увлича?
Гласа ти вредом стъпките ми заглуши.
Претърсвах аз,
претърсвах ги тогаз –
на миг пленените души.
Напразно търсих истина у тях,
създадена в лъжа и грях.
Напразно дирих и лъжата –
бог на вселената, душа в душата.
Страдание! Едно страдание безлично,
жалко, безразлично,
там негде по средата
на истината и лъжата...
И ей ме днес: погледай връх е – самота.
И те се върна, моя красота!
Че няма зло, страдание, живот
вън от сърцето ми – кивот,
където пепелта лежи
на всички истини-лъжи.
Че няма дух и няма вещ
вън от гърдите мои – пещ
на живия вселенен плам,
на цялата вселена храм.
И ти се върна! – празник ден...
Ще дъхна аз и с кървав пламък
ще пламне тук дърво и камък.
Бъди при мен – бъди у мен...
сред кървав пламък и през дим,
сред задух нетърпим,
небето в твоя поглед
дивно ще се отражава.
Душа за него ще копней!
Ти него гледай и ми пей
за хладния покой, за вечната забрава.
Сред пламъци и адски дим
ний двама с тебе ще горим,
красиви в мрачна грозота
и грозни в сяйна красота –
сред задух нетърпим,
в копнение за мир небесен,
ний двама тук ще изгорим,
ний двама с тебе, моя песен!
Пейо Яворов
ПЕСЕНЬ МОЕЙ ПЕСНИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Денис Карасьов)
Ты вновь идешь ко мне, заблудшая в печали,
идешь, потупив взгляд,
в мой одинокий дом, что холоден ночами –
не надо мрачных слов и не смотри назад –
испуг твой и тревогу –
все знаю сам.
Но знай и ты: погибли там
и дьяволы и боги.
Иди ко мне. Иди со мной. Скажи мне,
где не была ты, где не были мы
с тобою никогда?
Дороги неисповедимы...
Где ревностью я был омыт,
когда текла и таяла вода?
У труженика ли, что гол и беден
ты не была в приземистой избе –
ему ль, скажи, что голоден и бледен,
открыто небо радостью средь бед?
А может, в поле, что вспахал крестьянин,
ты не была,
не там ли дни и все мечтанья
оставить ты, желанная, могла?
Не в дебрях темных гор ли ты алкала,
с разбойниками знаясь, а потом
ты слезы не лила ли, великана
оплакивая наравне с рабом?
Призренья, благосклонности ли не просила
у той, чья жизнь – разврат, беда?
Не соблазняла ли бесстыдно и бессильно
нетронутое девство,
навек оставшись без стыда!
Вот почему ты вновь идешь к началу
растраченной и сломленной, усталой.
...И губы пьяные не раз
рубинов губ твоих касались грубо,
нечистых рук немало в эти дни
сжимало плоть в желании сугубом
и оскверняло шелк твоих волос.
У кровопийцы в яростных объятьях
не извивалась ли ты ночью?
Разврат не жаждал ли твою невинность опорочить,
невинность в злой хуле осыпать
руганью проклятий?
Вот почему ты вновь идешь к началу
растраченной и сломленной, усталой.
И не смотри назад – там нет живых
в толпе холодной, окаянной –
увидишь там
бесплотных призраков, едва
заметных в памяти туманной,
в окованной тиши.
Разбойник, раньше верил я тебе
и думал я:
как мне любить и ненавидеть?
Бессилье – ревность, с силой в злобе я терпел
и жаждал я:
как обольстить, увлечь, увидеть?
И голос твой везде шаги мои глушил.
и я в пути,
частичку бы найти
мгновеньем скованной души.
Искал напрасно истину у тех,
чья родина – и ложь, и грех.
И ложь искать – лишь утомленье.
То бог единства душ во всей вселенной.
Страдание! Одним страданием безличным,
жалким, безразличным
там, где-то посреди и выше
и истины и лжи все дышит.
Смотри – мы одиноки в облачных краях,
и ты вернулась, красота моя!
Поскольку нет страдания и зла
вне сердца моего. Зола
в киоте бедственном лежит,
зола и истины, и лжи.
Поскольку есть и дух, и вещь –
им грудь моя – живая печь,
где вся вселенная в огне,
и храм ее стоит во мне.
И ты вернулась! – О тебе
вздохну я и в огне кровавом
сгорят и дерево, и камень.
Будь рядом, будь со мной теперь...
В огне кровавом и в дыму
удушье – одному,
но отразится небосвод
лишь в глазах твоих невольно.
О нем душа истомлена.
Ты видишь – и поешь одна
о холоде покоя, о забвенье полном.
Вокруг – огонь и адский дым.
С тобой вдвоем мы здесь сгорим.
И мы в уродстве – красота,
и в красоте мы – пустота.
В удушье – ты и я,
и в созерцании небес
с тобой вдвоем сгорим мы здесь,
вдвоем с тобою, песнь моя!